Неточные совпадения
Захар тронулся окончательно последними жалкими словами. Он начал понемногу всхлипывать; сипенье и хрипенье слились в этот раз в одну, невозможную ни для какого инструмента ноту, разве только для какого-нибудь китайского гонга или
индийского тамтама.
Разочаруйтесь: эти имена не испанские, а
индийские.
Но богини нет: около нас ходит будто сам
индийский идол — эмблема обилия и плодородия, Вампоа. Неужели это он отдыхает под кисеей в нише, на него веет прохладу веер, его закрывают ревнивые жалюзи и золоченые резные ширмы от жара? Будто? А зачем же в доме три или четыре спальни? Чьи, вон это, крошечные туфли прячутся под постель? Чьи это мелочи, корзиночки? Кто тут садится около круглого стола, на котором разбросаны шелк, нитки и другие следы рукоделья?
Мы шли по 9-ти узлов, обогнали какое-то странное, не то китайское, не то
индийское, судно и часу в десятом бросили якорь на Манильском рейде, верстах в пяти от берега.
Я дня два не съезжал на берег. Больной, стоял я, облокотясь на сетки, и любовался на небо, на окрестные острова, на леса, на разбросанные по берегам хижины, на рейд, с движущеюся картиной джонок, лодок, вглядывался в
индийские, китайские физиономии, прислушивался к говору.
«Но это даром не проходит им, — сказал он, помолчав, — они крепки до времени, а в известные лета силы вдруг изменяют, и вы увидите в Англии многих
индийских героев, которые сидят по углам, не сходя с кресел, или таскаются с одних минеральных вод на другие».
И от чая требуют того же, чего от
индийских сой и перцев, то есть чего-то вроде яда.
Это дворец невидимой феи,
индийской пери, самой Сакунталы, может быть. Вот, кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные китайские фонари, роскошный европейский диван, а рядом длинное и широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
Все азиатцы, индийцы, кучками ходят парси, или фарси, с
Индийского полуострова или из Тибета.
Индийский океан встретил нас еще хуже, нежели Атлантический: там дул хоть крепкий, но попутный ветер, а здесь и крепкий, и противный, обратившийся в шторм, который на берегу называют бурей.
Говорят, тигры здесь так же велики и сильны, как на
Индийском полуострове: они одной породы с ними.
Все это сильно растворяется в жарком
индийском воздухе и разносится всюду.
Я не обогнул еще и четверти, а между тем мне захотелось уже побеседовать с вами на необъятной дали, среди волн, на рубеже Атлантического, Южнополярного и
Индийского морей, когда вокруг все спит, кроме вахтенного офицера, меня и океана.
Plenty, o, plenty (много)! — отвечал он, — то третий и четвертый сорт, обыкновенные, которые все курят, начиная от Индии до Америки, по всему
Индийскому и Восточному океанам».
Там, говорят, живет испанский алькад, несколько монахов и есть
индийские деревушки.
Майрон-Нила называлось
индийское местечко, бывшее на месте нынешней Манилы.
Я с большей отрадой смотрел на кафров и негров в Африке, на малайцев по островам
Индийского океана, но с глубокой тоской следил в китайских кварталах за общим потоком китайской жизни, наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал рассказы других, бывалых и знающих людей.
Перед одним кусок баранины, там телятина, и почти все au naturel, как и любят англичане, жаркое, рыба, зелень и еще карри, подаваемое ежедневно везде, начиная с мыса Доброй Надежды до Китая, особенно в Индии; это говядина или другое мясо, иногда курица, дичь, наконец, даже раки и особенно шримсы, изрезанные мелкими кусочками и сваренные с едким соусом, который составляется из десяти или более
индийских перцев.
Взглянув на этот базар, мы поехали опять по городу, по всем кварталам — по малайскому,
индийскому и китайскому, зажимая частенько нос, и велели остановиться перед буддийской кумирней.
Солдаты все тагалы. Их, кто говорит, до шести, кто — до девяти тысяч. Офицеры и унтер-офицеры — испанцы. По всему плацу босые
индийские рекруты маршировали повзводно; их вел унтер-офицер, а офицер, с бамбуковой палкой, как коршун, вился около. Палка действовала неутомимо, удары сыпались то на голые пятки, то на плечи, иногда на затылок провинившегося… Я поскорей уехал.
Впрочем, Сингапур, как складочное место между Европой, Азией, Австралией и островами
Индийского архипелага, не заглохнет никогда.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по
Индийскому океану было довольно однообразно. Начало мая не лучше, как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому было где разгуляться в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
Путешественник почти совсем не видит деревень и хижин диких да и немного встретит их самих: все занято пришельцами, то есть европейцами и малайцами, но не теми малайцами, которые заселяют
Индийский архипелаг: африканские малайцы распространились будто бы, по словам новейших изыскателей, из Аравии или из Египта до мыса Доброй Надежды.
Шторм. — Святая неделя. — Тридцать дней на
Индийском океане. — Жары. — Смерч. — Анжерский рейд. — Вечер на Яве. — Китайцы и малайцы.
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому,
индийскому и китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные ряды домов в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье с жалюзи. Индийцы живут в мазанках.
Из буддийской кумирни мы поехали в
индийское капище, к поклонникам Брамы.
Я, в ожидании съезда на берег, облокотившись на сетки, смотрел на
индийские лодки, на разнообразные группы разноцветных тел.
Кругом все заросло пальмами areca или кокосовыми; обработанных полей с хлебом немного: есть плантации кофе и сахара, и то мало: места нет; все болота и густые леса. Рис, главная пища южной Азии, привозится в Сингапур с Малаккского и
Индийского полуостровов. Но зато сколько деревьев! хлебное, тутовое, мускатное, померанцы, бананы и другие.
Английское правительство молчит — одно, что остается ему делать, потому что многие стоящие во главе правления лица сами разводят мак на
индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют в Янсекиян.
Я не выходил из каюты, не хотелось, но смотрел из окна с удовольствием, как приехавшие с ними двое
индийских мальчишек, слуг, разинули вдруг рот и обомлели, когда заиграли наши музыканты.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией
индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
В одной — в предместии Бинондо, за мостом, да в другой — уже за городом, при въезде в
индийские деревни.
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за границу, пошатался там по водам, пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином с ног до головы, в Pith India Helmet [
индийском шлеме (англ.).] на голове, в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
Тигр, обитающий в Уссурийском крае, крупнее своего
индийского собрата.
Настоящий Гегель был тот скромный профессор в Иене, друг Гельдерлина, который спас под полой свою «Феноменологию», когда Наполеон входил в город; тогда его философия не вела ни к
индийскому квиетизму, ни к оправданию существующих гражданских форм, ни к прусскому христианству; тогда он не читал своих лекций о философии религии, а писал гениальные вещи, вроде статьи «О палаче и о смертной казни», напечатанной в Розенкранцевой биографии.
Белинский — самая деятельная, порывистая, диалектически страстная натура бойца, проповедовал тогда
индийский покой созерцания и теоретическое изучение вместо борьбы. Он веровал в это воззрение и не бледнел ни перед каким последствием, не останавливался ни перед моральным приличием, ни перед мнением других, которого так страшатся люди слабые и не самобытные, в нем не было робости, потому что он был силен и искренен; его совесть была чиста.
—
Индийская пагода воздвигается.
Человечество должно было пройти все стадии первоначального, естественного откровения, пережить языческий политеизм,
индийское мироотрицание и иудейское единобожие, должно было достигнуть высших ступеней философского самосознания в Греции и совершить полные предчувствий греческие мистерии, должно было устроиться римское всемирное царство, объединяющее человечество в мировой культуре, чтобы мир созрел для явления Христа, чтобы тоскующее, жаждущее человечество увидело Логос во плоти.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
В трансцендентальном идеализме сказалось
индийское отношение к бытию.
В
индийской мистике все достижения являются результатом бесповоротного отсечения от плоти мира, от истории мира, а не преосуществления плоти, не преображения, завоеванного историей.
Ясно, что множественность и повторяемость в
индийской философии и религии, отрицание смысла конкретной истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец истории мира.
Новая религиозная философия имеет главной своей опорой не
индийский трансцендентализм, всегда акосмический, а греческий реализм.
Лаптев ежедневно переодевался minimum четыре раза и теперь переменил свой шотландский костюм на светло-серую летнюю пару из какой-то мудреной
индийской материи. M-r Чарльз, конечно, не надел бы такого костюма для парадного завтрака, но величественно и с достоинством промолчал.
— Помилуйте, Нина Леонтьевна, да зачем же я сюда и приехал?.. О, я всей душой и всегда был предан интересам горной русской промышленности, о которой думал в степях Северной Америки, в
Индийском океане, на Ниле: это моя idee fixe [Навязчивая мысль (фр.).]. Ведь мы живем с вами в железный век; железо — это душа нашего времени, мы чуть не дышим железом…
— Нет-с; он другой породы,
индийской, и даже не простой индеец, а ихний бог, на землю сходящий.
Разумеется, всем это среди скуки степной, зимней, ужасть как интересно, и все мы хотя немножко этой ужасти боимся, а рады посмотреть: что такое от этого
индийского бога будет; чем он, каким чудом проявится?
И руки у него были такие белые и красивые, и утирал он их таким богатейшим, золотисто-пестрым,
индийским фуляром!
Они будут одеваться, как
индийские идолы.